Вот таким сложным и мужественным человеком был Говорухин-младший. У него
на все была своя точка зрения, он не был подвержен влияниям и
тенденциям. Ко дню рождению он сам себе сделал подарок – закончил фильм
«Земля людей». По роковому стечению обстоятельств, именно в эти дни
фильм вышел в прокат, но Сергей никогда не узнает, какой была реакция
зрителей... В центре драмы – герой, который пишет никому не нужные
талантливые сценарии. Рядом с ним – прекрасная женщина. Чтобы устроить
ей достойную жизнь, герой готов пойти на компромисс. Ничего хорошего из
этого не выйдет… Почти автобиографичная история...
О фестивалях– Сергей, «Земля людей» ничего не получила в Выборге. Почему?
– Зрители очень хорошо приняли картину. А вот жюри… Фильм был закончен в
марте, и я, наверное, мог уже давно путешествовать по фестивалям,
включая «Кинотавр» и Московский. По договоренности с президентом «Окна в
Европу» Арменом Медведевым я держал фильм специально до Выборга. Дальше
можно не комментировать. Потому что на самом деле все так и делается –
есть решения жюри, есть квоты устроителей фестиваля… Мы не попали ни
туда, ни сюда
– А вам бы хотелось наград?
– Все свои награды я уже получил – на войне. Российские фестивали меня
не интересуют. Не лукавлю, знаю, как все распределяется, и знаю, что
лучшим картинам не достается ничего. Получает либо артхаус, либо нечто
пролоббированное. Потому что… а судьи кто? Вот если бы в жюри сидели бы
люди, чьи вкус и нравственность не вызывает сомнений…
– Ну хоть заработать на картине получится?– Не получится. Прокат в конце октября – очень ограниченный, потому что
картина камерная. Я не верю вообще в заработки даже наших очень кассовых
картин. Потому что 50 процентов достается прокатчикам, 15
дистрибьюторам…
– Тогда зачем снимаете? – Это вопрос… ниже пояса. Еще полгода назад я бы смог вам ответить
красиво и пафосно. Сейчас не знаю, что и сказать. Потому что сегодня
есть Интернет, из которого спокойно можно качать все. DVD-рынок
агонизирует, осталось год-два. И есть телевидение, три канала, которым
мы можем предложить картину, – если это не боевик, а у нас не боевик, –
Первый, ТВ Центр, Россия. Для российского канала, который позиционирует
себя как государственный, с идеологической окраской – наша драма – не
формат. ТВ Центр склоняется к развлекательному жанру. А с Первым каналом
сложная история. Они берут картину только для «Закрытого показа», а там
сейчас новые установки: если я уже представлял там свою предыдущую
картину, следующую не берут. Вот и получается, что снимать кино
совершенно бессмысленно: продать мы его не можем, показать не можем. А
жизнь-то в кино вложена не придуманная, реальная, наша, наши нервы… И
зачем тогда все?!
– Не в моем многоликом сочетании дело, это не более чем стечение
обстоятельств. Дело в том, что картина, которая повествует о
невостребованности подлинной культуры в наши дни, удручающе,
гипертрофированно трансформировалась в жизнь. И в жизни все получилось
намного тяжелее и печальнее. Теле- и кинобоги разговаривают с нами, не
скрывая свою позицию: у нас установка на развлечения.
– А вы не хотите в этом участвовать?
– Как раз очень хочу! Я бы с удовольствием поставил бы… «Ревизора».
Никогда не видел смешного «Ревизора». Мне хотелось бы сделать из него
безумно смешную буффонаду. Все бы отдал на откуп актерам… Но такие
проекты мне никто не предлагает.
– У вас репутация неудобного человека?
– Наверное, есть люди гибче меня. Но выше ли от этого качество их
продукта? Все художники – достаточно сложные люди, я не готов менять
свое мнение в угоду кому-то. Был когда-то фильм Бортко – он тогда снимал
замечательное кино «Единожды солгав». Там герой Юрия Беляева –
художник, который оформлял залы партийных съездов – и все у него было
хорошо: машина, квартира, дача… Но он мечтал написать что-то настоящее. А
другой художник, который был не востребован, говорил: писать нужно
что-то одно – если ты пишешь комиссаров в нимбах, получается черт знает
что… Я думаю, что вгрызание в свою правду и отстаивание позиций –
правильный путь.
О Михалкове
– Вам и так непросто в профессии, зачем вы сознательно осложняете себе
жизнь? Зачем высмеяли в своей книге Никиту Михалкова?
– Мне не нравится все, что он делает в последнее время. Я не понимаю,
почему надо было проводить многодневные кулуарные истории со съездом.
Ради того, чтобы отобрать у Минкультуры и Госкино львиную долю средств?
Никита Сергеевич мое отношение к себе знает. Он приглашал меня в
правление Союза кинематографистов – вновь созданного. Я написал ему
отказное письмо, в котором признался, что его творческая гибель – моя
личная трагедия, что художник такого уровня, как он, который так
чувствовал киноткань, был таким тонкачом, не имел права размениваться на
сомнительные мизансцены с участием себя любимого, денег и власти… В
результате кино-то закончилось…
– А может, нет никаких мизансцен, может, это просто возраст?
– Нет, ему рано еще уходить! Я с вами абсолютно согласен, что режиссура –
это профессия, из которой надо вовремя уходить, но с Михалковым другая
история. Я ему уже в другом письме написал, что «Цитадель», которую все
ругали, мне, например, понравилась. Там есть тот Михалков, которого –
как я боялся – мы потеряли безвозвратно. Там есть материал, сделанный на
тончайших ощущениях. Одна только сцена, когда наши солдаты и немецкие
пленные толкают машину, дорогого стоит.
– Вы, наверное, поклонник михалковских «Пяти вечеров»?
– Замечательная картина, и спектакль был замечательный. Но это не самый
мой любимый фильм Михалкова. И знаете почему? Там есть серьезная
драматическая неувязка. Моя мать дружила с автором пьесы – Александром
Володиным. А я состоял с ним в переписке. Хотя мы никогда не виделись. Я
все собирался к нему в Питер и… прособирался. Теперь периодически езжу к
нему на могилу, когда бываю в Петербурге. Так вот мы с Володиным
состояли в милых эпистолярных отношениях, и я ему написал: «Александр
Моисеевич, не могу понять суть претензий Ильина к Тамаре. Он валандался
где-то 20 лет, а потом пришел и стал требовать: давай, поезжай со мной. И
когда она отказывается, он запивает, куда-то уходит»… Володин мне
ответил: «Вы абсолютно правы, поскольку вечеров было шесть, и в одном из
вечеров выясняется, что Ильин после войны сидел в лагерях»…
Естественно, ни Товстоногов, ни Михалков тогда не могли этого показать, а
без шестого вечера история мне представляется несколько кастрированной.
А вообще, я все кино Михалкова люблю. Все – до… – с чего беда-то
началась? С «Сибирского цирюльника»?
ЦИТАТА
Деньги правят миром и киноискусством. А ведь капитализм – умирающая
система. И в этом смысле, отринув все амбиции, мы должны признать:
Маркс-Энгельс были правы. Идеальное устройство общества – социализм. Все
стратегическое – недра, самолеты, пароходы – должно принадлежать
государству. А легковые машины, турбизнес, общепит – пожалуйста,
отдавайте в частные руки.
О власти
– А Белый дом вы тогда зачем защищали?
– Фу какая вы… Я был пленен романтикой. В свое оправдание должен
сказать, что ровно через два месяца я понял все и написал целый цикл
иронических миниатюр – про всяких ельцинов и гайдаров.
– Ваш отец, помню, в 90-х, тоже взволнованный, появился в телеэфире,
потрясая камушками от свергнутого на Лубянке памятника Дзержинского. И
тоже потом покаялся…
– Общая эйфория. Хотя на чем она была основана?.. В нашей-то семье
понятно, на чем. Отец Станислава Сергеевича сгинул в лагерях. Моя
бабушка по маминой линии, будучи солисткой камерного московского хора, 8
лет отсидела. Потом поражение в правах… Наверное, ни отцу, ни мне, ни
многим другим не хватило мудрости понять, что вообще происходит в
стране. В страшном сне не могло присниться, что такая империя будет
разрушена за 6 лет. А ведь как правильно все было устроено, грамотно
Госпланом увязано: если КамАЗы делали в Татарии, то комплектующие делали
на Дальнем Востоке…
– Верите в западный заговор?
– Нет. Сами все натворили.
– Вы всегда против власти?
– В советское время я особенно не восставал против режима. А сегодняшний
мне действительно органически чужд. Режим породил новых людей,
поколение молодежи, способной на все. Ну как такое возможно, чтобы… пять
подонков сожгли бомжа на Вечном огне?! Или жарили на том же Вечном огне
же яичницу?!
– Вы бывали в Чечне, Дагестане. Сегодня многие говорят об угрозе
межнациональной войны. Верите в эту угрозу?
– Верю. Более того, в нее верят офицеры, генералы…Чечня, Дагестан – это
другая культура, вероисповедание. Мы не можем существовать на паритетных
началах. Пускай каждый остается у себя дома: эфиопы – в Эфиопии,
дагестанцы – в Дагестане, французы – в Париже. У каждого есть своя земля
– и прекрасная! Давайте останемся соседями.
Сегодня чеченцам дается полный карт-бланш, в республику вливаются
огромные деньги. И они постепенно забирают весь Кавказ – скоро заберут
исконно русский Пятигорск, Кисловодск… Получается, что огромная страна
платит дань 50-тысячной группировке только за то, чтобы не было войны…
О войне
– Зачем вы-то пошли на войну?
– Странный вопрос. Я не понимаю, почему многие коллеги не сделали того
же самого. Ведь кто, как не мы, должны были повлиять на происходящее
мракобесие?..
– А если ваш сын завтра захочет сделать то же самое?
– Мой сын уже трижды побывал на войне, в зоне боевых действий. В третий
раз мы были вместе. 20 лет мальчику – сам вправе принимать решения. Он
был там как военный корреспондент, оператор. Я человек уязвимый, но в
некоторых местах у меня есть надежная броня – вот как с сыном.
– Главное впечатление, главный урок войны?
– Очень простой. Я ушел в первый раз на войну в 30 лет – мальчиком, а
вернулся мужчиной. А еще… Я нигде так не смеялся. Это маршрутизирование
по грани жизни и смерти обостряет чувство юмора. И потом война так
ужасно выглядит усилиями нашего брата-кинематографиста. Там не каждый
день свистят пули… Это просто другая грань бытия. Она как лакмусовая
бумажка выявляет в человеке все лучшее и худшее. Но это не панацея.
Потому что война камуфлирует на некоторое время что-то негативное в
человеке, но не избавляет его от пороков навсегда. В мирной жизни, где
приходится существовать по другим законам, все возвращается…
– Где вам комфортнее?
– Там моя среда обитания. А здесь не знаешь, от кого чего ждать.
– Вы мизантроп?
– Нет. Просто у меня много претензий к человечеству. Я не могу принимать
ситуации так, как мне их преподносят. Я умный. Пытаюсь анализировать.
И, конечно, меня бесит непререкаемая власть денег. Человечество
становится все более равнодушным. Кто-то из великих сказал: не бойся
друга из-за того, что он может предать тебя, не бойся врага, способного
убить тебя. А бойся равнодушных, ибо с их молчаливого согласия
совершаются и убийства, и предательства, и все самое страшное на земле.
Россия – страна равнодушных. Вот почему я не очень уживаюсь здесь. Хотя
не совсем понимаю суть наших коллективных претензий к власти, потому что
мы сами ничего не пытаемся изменить, сами все время стремимся обмануть,
сделать подороже, но похуже… Поэтому мне гораздо приятнее Европа.
Об эмиграции
– Может, стоило уехать? Никогда не думали об этом?
– Почему не думал? Были мысли, есть, и все насильственнее оккупируют мое
сознание… Может быть, и уеду. Надо решить какие-то финансовые проблемы.
Потому что никто там меня на киностудиях не ждет, и своей литературой я
вряд ли в их контекст впишусь. Надо основательно подготовиться. Чем
дальше – тем больше не понимаю, как здесь жить дальше.
– А там?
– Там я буду сидеть в какой-нибудь Таррагоне, пить кофе в уличной
кафешке и отдавать бесчисленные долги литературе – независимо от того,
будет это опубликовано или нет…
– Семья готова разделить ваши устремления?
– Не только семья, но и друзья. Да я думаю, что мои устремления готовы
разделить 80 процентов наших граждан. Был бы помоложе – действовал бы
решительнее. У меня в юности было много профессий. Хоть сварщиком пошел
бы работать. А сейчас здоровье не позволяет. У меня трое детей, матери
78 лет… Я всех содержу – и себя в том числе. Через 10 лет – когда я не
смогу работать – мне что делать? Я с ужасом думаю об этом… Поэтому лучше
уехать. У меня пенсия 400 евро, а у испанского пенсионера 1200 – и
жизнь в три раза дешевле, чем у нас… И все там происходит – все
культурные процессы – и лучше, и интереснее…
Об отце
– Имея такую фамилию, можно было бы устроиться в профессии с большим
шиком и не думать теперь об отъезде…
– Что могла мне дать фамилия? Отец мне никогда ни в чем не помогал,
кроме многочисленных критических ситуаций. Пальцем не пошевелил, чтобы
облегчить мою жизнь в профессии, считал, что так правильнее – и я
считаю, что так правильнее. И своего сына так же воспитываю: едва ему
стукнуло 18 – он сам стал зарабатывать.
Все, чего я достиг, добился самостоятельно, и я своему отцу за эти уроки
жизни признателен. И потом я человек невезучий. На мне все
заканчивается. Вот наследники других громких фамилий – Ефремов,
Бондарчук, Янковский – наверное, под другой звездой родились, я – под
другой… Я рад за них. Дай Бог им успехов. А моя жизнь меня питает
другими ощущениями, она насыщена. Если бы я купался в деньгах и прочих
прелестях жизни – не известно, чем бы это еще закончилось.
В 1992 году я стал обладателем здания в центре Москвы, которое
принадлежит нынче театру Марка Розовского. Каким-то образом удалось все
пробить в мэрии без особого труда на срок 25 лет. Я хотел сделать там
театр, кинотеатр, ресторан… Но вступил в разногласия с директрисой,
которая заявила, что в фойе будет выставка народного творчества. Я
сказал, что все умирают как хотят увидеть шашки из моржовых костей… Мы
повздорили. Я мог бы сказать ей: пошла вон. Вместо этого я повернулся и
сам ушел. И теперь судьбе за это благодарен. Было бы у меня это здание –
я бы заматерел, покрылся слоем масла… Не было бы тогда войны в моей
жизни… Поэтому хорошо, что все случилось, как случилось. Хотя чего
скрывать – иногда хочется каких-то феерических финансовых потоков…
(смеется)
– Вы не поклонник творчества Говорухина-старшего?
– Это не мое кино. Если я, например, захлебываюсь от восторга по поводу
творчества Михалкова, я не могу так же эмоционально реагировать на
творчество Станислава Сергеевича. Я отдаю ему должное, понимаю, что это
хорошее, крепкое кино. Но не мое. Мне интересен человек в пограничных
ситуациях, его погружение в себя. Мое кино – это Хуциев, Хотиненко
(«Зеркало для героя» – это один из лучших фильмов не нашего, а мирового
кинематографа), ранний Бортко, Кончаловский… Это столпы мирового
кинематографа. Я вообще считаю, что советское кино – лучшее кино в мире.
А у Станислава Сергеевича, на мой взгляд, один из лучших фильмов –
«Робинзон Крузо». Поэтическая картина об одиночестве – ничего общего с
книжкой, которую я, кстати, не люблю.
– Вы про собственного отца написали: он неизменно удачлив. Разве это
порок? Или вы просто завидуете?
– Ни в коем случае! Я даже на 75-летие отца стихи ему посвятил:
От рождения до срока жизнь –
Сюжетов полотно.
На холсте лежит дорога,
За холстом – твое окно.
Все, что ты просил у Бога,
Было им тебе дано….
Это искренне. Он действительно удачлив во всем. Мой мастер – Валентин
Ежов, автор «Сибириады» и «Белого солнца пустыни», тоже был невероятно
удачливым человеком. И я вспоминаю о нем с упоением. Надо было иметь
особое мужество так принимать жизнь на фоне общей неустроенности: легко
писал сценарии, все это ставилось, деньги были, бабы были, на войне
выжил и красавец был – с прямой гордой осанкой. И никогда не подписал ни
одного письма, подлости никому не сделал…
О жене и детях
– Зато вам небеса послали прекрасную спутницу жизни. О своей нынешней
жене вы сказали, что она сочетает в себе противоположные качества:
красоту, доброту и ум…
– У меня действительно интересная жена. Когда-то считалась одной из
первых красавиц Москвы. При этом настораживает, что домашняя и верная, и
бьется за сохранение семьи. Все мышеловки, расставленные на ее пути,
она обходила бессознательно – за ненадобностью…
– Вы добивались ее?
– Нет. Я сломал ей жизнь. Ей было 18, мне 31. Могла бы иначе
распорядиться своими внешними данными. Но, может быть, ей все это
нравится? Я забрал ее у родителей, воспитал и образовал. Скандалим,
конечно. Но она мой человек. Когда Никита Михалков пригласил меня в
правление СК – меня, человека, довольно много видевшего в этой жизни,
два дня ломало. Я понимал, что если откажусь, то во многом будет
поставлен крест на моем творчестве. А если соглашусь – как с этим жить
дальше?… Жена разрешила мои сомнения буквально несколькими фразами:
«Через несколько лет никто не вспомнит, на что ты пошел ради этого. Об
этом будут помнить несколько человек. Но самое главное, что об этом
будешь помнить ты сам»…. Я тут же сел и написал отказное письмо
Михалкову. Вот это дороже всего – когда люди существуют на одной волне.
– Жена обязательно должна быть красавицей?
– У меня не все жены были красавицами. В третий раз повезло. Поражает не
внешняя эффектность, а глубина, порода, она интересна внутренней
красотой.
– И, конечно, спасибо ей за детей?
– Иногда спрашивают, от чего у вас дети такие хорошие? Потому что
никогда на них времени не жалели, потому что втягивали их в водоворот
собственной жизни. Если ты считаешь свою жизнь правильной, пусть они
всегда будут рядом – за столом, на праздниках, на похоронах обязательно –
и потом ежегодно на кладбище, в баню пусть ходят – слушать поэзию
русского мата… Мое окружение – надежные, самодостаточные, умные мужчины и
женщины, и дети, живя в этом кругу, научились расставлять приоритеты:
они понимают, что за пределами этого круга – мишура.
Мы, конечно, отслеживали увлечения детей: компьютер, телевизор, книжки… А
как иначе? Засыпали сыновья под классическую музыку. Так и должно быть…
Недавно изучил список литературы, который дали в школе младшему сыну. И
тут же его скорректировал: «Трех мушкетеров» ты прочтешь когда-нибудь
потом, если захочешь, а сейчас мы с тобой прочитаем рассказы Шукшина и
«Завтра была война» Васильева… Я сам счастливо миновал весь этот
литературный мусор – Жюля Верна, Даниэля Дефо… Хочется начинать с
другого. Я начинал со «Школы» Гайдара.
– Чем ваша жена занимается помимо воспитания детей?
– Она большой начальник. Директор музея Театра на Малой Бронной. А еще
президент Фонда «Надежда» – занимается с больными раком мозга детками,
лепят какие-то поделки, ездит в онкоцентр, привозит туда артистов…
Маленький фонд, небольшие деньги, но все занимаются конкретным делом.
О маме
– Мама дала вам больше для формирования личности, чем отец?– Отец не жил с нами никогда, поэтому эту главу в моей жизни можно смело
опустить. А маме не было особенно со мной тяжело. Она не ходила в
школу. Говорила учителям: «Я заранее знаю все, что вы мне скажете – что
он плохо учится, что плохо себя ведет… Поэтому пожалуйста, не беспокойте
меня…». Она научила меня многим вещам в профессии. Мама – замечательный
режиссер, педагог. Ставила выдающиеся спектакли. Я помню ее потрясающую
«Чайку»: когда все декорации, костюмы были белые. Мама научила, как
правильно работать с текстами. Благодаря ей, я понимаю, чем фраза «Я
тебя люблю» кардинально отличается от фразы«Я люблю тебя»…
Мы жили неплохо. У нас была своя двухкомнатная квартира – редкость по
тем временам, что обеспечивало бесконечный приток гостей Я полноценно
впитал в себя потрясающую атмосферу того времени – шестидесятых годов. А
потом появился отчим, через пару лет он стал директором филармонии – и
мы зажили!
– Поладили?
– Да. Он был интересный мужик, татарин. Они прожили 15 лет, а потом
разошлись. Как это водится, он нашел себе молодую стоматологиню. И черт
его знает… лучше бы ему этого не делать… Был бы сейчас жив. И мать при
нем была бы другая.
О Высоцком
– От родителей вам перепали крупицы знакомств с великими?
– Я знал Высоцкого, переписывался с Нагибиным…
– Они соответствуют тем мифам, которые о них созданы?
– Не очень. Высоцкий – одержимый, талантливейший человек. И во всю эту
историю с наркотиками я не верю. Что он умер от того, что ему не налили
положенный стакан водки – в это верю. Нельзя человека резко выводить из
запоя. А запои бывают у всех, и у меня бывали. На мой взгляд, это
нормально для творческого человека.
ЦИТАТА
А вообще… почему нельзя человека оставить в покое?! Почему надо
обязательно выискивать пятна порока? У Визбора были замечательные
строчки: «пытаясь обкусать ступни гиганта»…
О планах
– На пороге 50-летия вы, наверное, что-то итожите в своей жизни. Что
стало главным: война, встречи с гениями, женщины?..
– На пороге 50-летия прихожу к неутешительному выводу: я написал две
толстые книжки, снял четыре картины. Книжками я доволен, но их должно
было быть в три раза больше. Нет во мне чувства ответственности перед
вечностью. И элементарной силы воли. И главное – время писать было!
Сколько я его потратил впустую! На тех же женщин. Совершенно
необязательно было пополнять весь донжуанскй список – ни опыта, ни
особых впечатлений это не дало. Все мои книжные любовные истории от
начала до конца придуманные, я ничего не брал из своей жизни.
В кино тоже могло быть и качество повыше, и количество.
И вот мне 50. Сколько еще проживу – не знаю, здоровье хромает. Лет 20?
Может, еще что-то наверстаю.
А все эти отговорки, что предпочитаю качество количеству – от лукавого.
Тяжело примиряться с действительностью. Недавно услышал от кого-то: я не
живу в этом времени, я проживаю. Готов подписаться под этими словами.
– Если не уедете в Европу, то что дальше?
– Хочу поставить повесть «Вот пришел великан» писателя Воробьева. Мы с
ним во многом схожи. У него не состоялась судьба ни при жизни, ни после…
Мне захотелось увековечить его память – поставить историю конца 60-х о
несостоявшейся любви. Такая, знаете, история – как дуновение ветра.
Второй год пытаюсь экранизировать – не выходит. Вот «Ревизора», может,
поставлю… А в литературе все проще. Собираюсь выпустить книгу
иронических миниатюр «Со мной и без меня» – большим объемом, с солидным
издательством, чтобы прийти в магазин «Москва» и не искать ее в
подвалах. Планов громадья нет. Все упирается в пресловутую удачливость.
– Тогда от души желаю, чтобы удача к вам повернулась лицом!
Беседовала Илона Егиазарова
http://www.vokrug.tv/article/show/Sergeyu_Govoruhinu_-50_31381/
