Режиссер и писатель Сергей Говорухин не любит говорить о войне. Между тем, именно он является автором фильма о первой чеченской войне "Прокляты и забыты", вышедшего в 1998 году. За два года до этого, в Грозном, Говорухин, возвращавшийся со съемок, был обстрелян боевиками и получил сквозное огнестрельное ранение, в результате которого лишился ноги. Именно он, по его собственным словам, "11 лет мотался по разным войнам", участвовал в тридцати боевых и трех спецоперациях, был награжден орденом Мужества и медалью "За отвагу". Признаваясь в том, что он "утратил веру в человечество", Говорухин остается идеалистом. В середине августа режиссер, только что завершивший съемки своего нового фильма "Земля людей", приехал в Израиль по личным делам, связанным со здоровьем.

 

 

Очень жарко и очень грязно. Я не понимаю, как можно в таком продвинутом государстве терпеть такую грязь? Я второй раз приезжаю сюда и второй раз изумляюсь. Причем, за прошедшие годы здесь стало еще грязнее. Надо же принимать какие-то меры, например, создать "зеленую полицию"! Впрочем, и в Европе сейчас тоже грязно, с тех пор, как европейцам разрешили курить только на улицах, они буквально засыпали города окурками. Израиль, это, конечно, больше европейская страна, чем восточная.

 

А конфликт все-таки "ближневосточный".
Я думаю, что Израилю надо было бы приложить все усилия и разобраться с этим конфликтом раз и навсегда. Европейцы никогда не смогут ужиться с исламскими фундаменталистами. В России несколько иная ситуация. Россия – это тоже бесконечно воюющая страна, но она не хочет разбираться со своими "региональными конфликтами", потому что существует прослойка людей, которая зарабатывает на этих войнах, живет с этих конфликтов. Между тем, России достаточно было бы отделить себя от Северного Кавказа демаркационной линией и на этом бы все закончилось.

Россия, вообще, уникальная страна. Чеченская война продолжается уже больше десяти лет, и все это время она идет за пределами коллективного сознания, за границей коммерческих палаток. Этим объясняется и хамское отношение к тем, кто возвращается с войны. Говорят, что "нет сострадательней души, чем русская". Русские, мол, последнюю рубашку готовы отдать. Может, рубашку и отдадут, если она уже порванная, застиранная, и носят ее 20 лет, не снимая. В России идет война, но она никого не касается.

 

Почему это происходит?
На эту тему сейчас наложено табу. "Оттуда" доходит только обрывочная информация. Либо интернет, либо сарафанное радио. Кроме того, началось вырождение нации, о котором все так долго говорили. У людей отказывают "рецепторы", воспринимающие чужую боль, "сердечная мышца" перестала работать. Да не только нации. Ситуация повсюду примерно одна и та же. Когда режиссер Кэмерон за полмиллиарда долларов снимает "Аватар", он прекрасно понимает: человечеству будет интересно смотреть про синих гоблинов с хвостами. Таков сегодня культурный уровень человечества. И Кэмерон не ошибается: беспрецедентно большой бюджет "Аватара" удается "отбить" чуть ли не за месяц. В России полностью отсутствует культурное пространство, его больше не существует. Это преступление, ведь культура – это базис, на котором строится жизнь каждого человека.

Вот я расскажу три истории. Первая: девочка падает под поезд на станции метро. На платформе стоят три девицы и им все происходящее очень интересно. Они никуда не бегут, не поднимают панику. Они смотрят – что будет дальше? Дальше поезд разрубил эту девочку на части и уехал. Вторая история: 12-летний мальчик падает с "чертова колеса". Он еще не упал, висит на руках, держится из последних сил. В это время прохожий снимает все это на мобильный телефон. "Почему же вы ничего не предприняли?" – говорят ему. "А что я мог? – отвечает он. – Я понял, что его все равно не спасти". Зато он успевает снять это все на видео и выложить в интернет. Стать героем дня. И третий случай: четверо ублюдков выпивали у Вечного огня, а когда проходивший мимо молодой человек сделал им замечание, они его избили и сожгли на этом Вечном огне. Дело в том, что такие истории стали нормой. Утрачена нравственная доминанта.

Раньше я думал, что я – из тех одиночек, которые противостоят всему этому. Я думал: "Почему это я должен уехать, пусть уезжают "они". Теперь я думаю, что уехать должен я. Но, наверное, все-таки, не в Израиль, хотя я мог бы прийти с документами дедушки и спокойно репатриироваться. Я – человек, разваливающийся на части. Через 10 лет я не смогу содержать не только свою многочисленную семью, но и самого себя. Поэтому я хочу уехать. Конечно, теперь я уже не могу, как когда-то, уехать с одним чемоданом. Мне надо подготовить почву для отъезда, чтобы там, в другой стране, меня воспринимали как режиссера и писателя.

 

… об одиночестве и невостребованности художника в те годы, когда получить московскую прописку было так же трудно, как преодолеть берлинскую стену. Мы перенесли действие из тех реалий в сегодняшние. Получился фильм – не шедевр, но, кажется, симпатичный.

Понимаете, для мужчины чувство долга – превыше всего. Мужик способен на любые безумства ради женщины. Он может все оставить, все разрушить, уехать к ней на край света. Но вдруг ему говорят: "Знаешь, надо бы пойти туда-то и сделать то-то". Надо. И все становится никчемным перед этим "надо".

 

Когда я служил в армии, началась война в Афганистане. Я в это время был на Дальнем Востоке, где-то в Тмутаракани, и испытывал от этого страшную неловкость. Эта заноза долго во мне сидела. Поэтому, когда спустя некоторое время представилась возможность поучаствовать в неком военном проекте, я отправился в Афганистан. Очень насыщенная получилась командировка. Война – ведь это тоже, своего рода, наркомания. Ты видишь другой срез жизни. Сталкиваешься с категориями, о которых в нашем деградировавшем обществе и говорить-то неудобно: честь, достоинство, отвага, надежность, чувство локтя. Я люблю, чтобы со мной работали люди, служившие в армии. Когда я служил в армии, мне говорили: "Говорухин, иди и достань луну!". Я шел и доставал. Потому что знал: если я сегодня не достану луну, завтра меня пошлют за солнцем, а доставать его – более трудоемкий процесс. Кстати, мой старший сын уже побывал в зоне военного конфликта в качестве корреспондента.

Возможно, его вдохновил ваш пример. А на вас влияло творчество вашего отца, Станислава Говорухина? Когда вышел культовый фильм "Место встречи изменить нельзя" вам было 18 лет…

В литературу и кино меня погружала мама (актриса Казанского театра имени Качалова, режиссер-педагог Казанского театрального училища, Юнона Карева – Прим.ред.). Я у своего отца никогда не учился. Его кино, где все просто и ясно, это не "мое" кино, не "моя" режиссура, она мне неинтересна. Иногда я завожусь оттого, что меня до сих пор представляют как "сына Говорухина". Хотя я хорошо понимаю, что его "капиталовложение" в отечественную культуру непомерно больше моего.

 

Я их не смотрю. Они не имеют отношения ни к самовыражению художника, ни к боли, живущей внутри. Кроме того, в них нет правды. Я воевал и хочу видеть правду в военных фильмах. Не снимают же фильмов про хирургов, которые оперируют столовым ножом! А снять охранника, который стоит в кадре с пистолетом без обоймы, можно. Считается, что можно наплевать на мелочи ради огромного "батального полотна".

Ваши слова о батальном полотне и утраченной правде вызывают ассоциацию с последним фильмом Никиты Михалкова "Утомленные солнцем 2".

Да? Ну, возможно. У всех бывают неудачи, мы от них не застрахованы даже колоссальным уровнем профессионализма. Ну, признай, скажи: "Ребята, не получилось". Талант – это же не индульгенция. Это свидетельство, которое нужно подтверждать всю жизнь. А Михалков 15 лет занимался исключительно построением мизансцен с собой, любимым.

Некоторое время назад, после съезда Союза кинематографистов, он пригласил меня в правление. Меня "поломало" дня два или три. Это только кажется, что мы, прошедшие войну, бесстрашные парни, ничего не боимся. Ничего подобного. Когда ты понимаешь, что у тебя всего два варианта развития событий: либо занять предложенное тебе место в этой своре, либо.... Я понимал – если я сейчас откажусь, то больше ничего не будет. Потому что власть, в том числе и финансовая, сосредоточена в руках Михалкова. Вот тогда жена сказала мне очень правильные слова. "Ты знаешь, – сказала она, – через год-другой никто и не вспомнит, на что ты пошел ради этого. Об этом будут помнить всего несколько человек. Но, самое главное, что один из них – ты сам". Я тут же сел и написал письмо: "Спасибо большое, дай вам бог здоровья и всяческих удач, но я в этом принять участия не могу".

 

Беседовала Лена Берсон