Наталья Щербаненко: Сергей Станиславович, можно ли, на ваш взгляд, говорить о том, что после событий в театральном центре страна изменилась, стала другой?
Сергей Говорухин: Уверяю вас, обо всем забудут очень скоро. Мы так устроены: мы всепрощающи, ленивы, почти всегда пьяны и совершенно не способны к аналитическому мышлению. Но самое главное -- за последние лет пятнадцать в нас испепелили сопричастность к человеческому горю. Мир сузился до размеров малогабаритного счастья. Мы ведь были гражданами страны. Плохой, хорошей ли, но -- страны. А сейчас стали гражданами квартиры.
Н.Щ.: Так ведь эта трагедия как раз и показала, что беда может прийти в любую квартиру. Среди моих знакомых, пожалуй, нет человека, кто всерьез не подключился бы ко всему происходящему. По-моему, в этот раз задело всерьез всех.
С.Г.: Смею предположить, что ваши ощущения ошибочны. Разумеется, какая-то немногочисленная часть людей эти события восприняла как трагедию личную. Но для большинства это было документальное шоу. Вспомните 93-й год, когда народ ходил фотографироваться на фоне расстрелянного Белого дома, вспомните, как быстро забыли взрывы домов в Москве. Вот в прошлое воскресенье мы с женой и детьми пошли в пиццерию. Вокруг сидело человек сто и особого изменения в их сознании я не заметил. А подобное сразу бросается в глаза или не бросается.
Н.Щ.: Вот вы говорите про отсутствие сопричастности к чужому горю. А в чем причина?
С.Г.: В отсутствии идеологии. Там, где раньше могли поделиться последним куском хлеба, сейчас пошлют далеко и надолго. С милосердием сегодня очень сложно. Жизнь поставила людей в такие условия, когда своя рубашка ближе к телу.
Н.Щ.: И что же делать? Только не говорите, что нужно перестать показывать боевики и начать умные книжки читать.
С.Г.: Именно это я и хочу сказать. Нужно реанимировать культуру, вернуться к старому доброму кино, возродить творческую цензурную комиссию. В нынешних условиях лучше фильм на производственную тему, чем кровавый боевик. Поверьте, надо насильственно прививать нормальные вкусовые ощущения. Подрастающее поколение сейчас обвиняют в отсутствии культуры, а откуда ей взяться, если нарушилась преемственность поколений и культурный пласт, нажитый человечеством, им не доступен. Так что это не их вина -- это их беда. Очень верно сказал поэт: "Душа обязана трудится и день и ночь, и день и ночь".
Н.Щ.: Вы -- представитель творческой профессии, а значит, один из тех, кто тоже может принять участие в этой самой реанимации культуры. Когда вы делали фильм "Прокляты и забыты", то наверняка хотели потрясти сознание людей. Удалось?
С.Г.: Да, удалось дня на два, на три. Ужас войны в ее обыденности. На Кавказе ведь идет война, а не контртеррористическая операция, как ее официально называют. Вот 17 октября я вернулся из Чечни, за две недели там погибло свыше 50 наших военнослужащих. Но к факту гибели людей привыкли, как привыкли к наличию восемнадцати сортов колбасы на прилавках. Война та крайняя степень социального зла, которая подсознательно присутствует везде. И поводом к ее развязке прежде всего служит наше равнодушие.
Сейчас много спорят о том, кто виноват в происшедшем на "Норд-Осте". Мы привыкли считать, что виноваты все, кроме нас самих. Но, повторю, боевиков в Москву привело наше равнодушие.
Н.Щ.: Разве не в политике, не в экономике стоит причины искать?
С.Г.: Об этом не говорит только ленивый. Действительно, политика -- самый стабильный бизнес, особенно в нашей стране.
Начинать надо с себя. Я возглавляю фонд ветеранов и инвалидов вооруженных конфликтов. Насколько можем, стараемся помогать ветеранам, вдовам, членам семей погибших. На свои скудные средства. Но в свою очередь нам не спешит помочь никто: ни государственные, ни коммерческие структуры. Вот и вчера в очередной раз отказали. И это произошло уже после известных событий в Театральном центре. Хотя обращение с просьбой о помощи мы подавали за месяц до случившегося. Все это время рассматривали и, наконец, отказали. А вы говорите об изменении в сознании людей...
Н.Щ.: Расскажите, как вы себя чувствовали в злополучном здании на улице Мельникова?
С.Г.: Мы пошли туда с группой НТВ. Причем мне сказали, что боевики знают о том, что туда идут телевизионщики, а телевизионщикам сказали, что они знают, что туда иду я. В результате оказалось, что боевики вообще не знали о нашем визите. Так что просто повезло, что нас не расстреляли на месте. Мы прошли по абсолютно пустому первому этажу. Я был на пяти войнах -- в Афганистане, Таджикистане, Косово, на двух чеченских, -- но такого патологического страха, честно говоря, не испытывал никогда. В вестибюле на втором этаже нам навстречу вышли боевики. Один из них обратился к Абу Бакару: "Ну что, сразу их грохнем или поговорим". Тем не менее в течение 40 минут мы вели с ними переговоры и возможно достигли бы определенного результата, но тут появился Бараев и, как говорится, все испортил.
Мы дозвонились до доктора Хасана Баиева, который лечил Басаева, Радуева, мать Бараева, сейчас живет в Бостоне. Мы надеялись, что этот авторитетный среди чеченцев человек сможет уговорить Бараева отпустить хотя бы девочек-заложниц. Бараев отрезал: "Всех, кого мы считали нужным, во имя Аллаха мы отпустили, остальные, во имя Аллаха, останутся здесь".
Н.Щ.: Как вы считаете, правильно ли было показывать крупным планом убитых боевиков по всем телеканалам?
С.Г.: Идеологически, конечно, правильно. Люди увидели, как выглядит возмездие.
Н.Щ.: Вы очень много снимали войну. Зачем вас туда вообще понесло?
С.Г.: Во времена моей юности сопричастие общему делу было нормальным. Когда меня призвали в армию, началась Афганская война. Я написал несколько рапортов в Афганистан, но ни один не был удовлетворен. Я считал своим долгом эту "несправедливость" компенсировать. Да еще не проходящее чувство вины перед теми, кто там был.
Но война не тема для пересудов. Когда вместе собираются те, кто через все это прошел,то вспоминаются смешные истории, курьезы. А боль и все то, что прошло через твою душу, там и остается.
Н.Щ.: К вопросу о мире, который сузился до размеров собственной квартиры. Отправляясь в "горячие точки", вы не думали про двух своих маленьких сыновей?
С.Г.: Мои дети для меня все. Но я занимаюсь работой, которая пусть незначительно, но меняет сознание людей. Кто-то обязан это делать. А я уверен, что умею это делать лучше других.
Н.Щ.: Говорят, что трагедия "Норд-Оста" для одних была шоком, для других -- шоу, для третьих -- удачной возможностью пиара.
С.Г.: Ну, знаете, в таком "пиаре" ничего приятного нет. На миру, конечно, и смерть красна, но... Кстати, и подвиги забудутся раньше, чем принесут какие-либо дивиденды.
Н.Щ.: Вы один из членов комиссии по правам человека при президенте России. Права человека -- тема очень вязкая, потому что здесь двойных стандартов больше, чем где-либо. Вот вы лично каким результатом своей работы в этой комиссии будете довольны?
С.Г.: Я буду доволен, если мне удастся помочь ветеранам локальных войн -- это ведь очень уязвимая часть общества. Участники контртеррористической операции не имеют статуса ветеранов войны и, соответственно, всех полагающихся привилегий.
Н.Щ.: Телевизионные репортажи с улицы Мельникова оказались самым страшным боевиком, потому что действующие лица были одними из нас. Вы в начале нашего разговора говорили, что хватит уже боевиков. Вы же режиссер -- сделайте первый шаг.
С.Г.: Я давно хочу снять художественный фильм о сложных человеческих отношений, в котором будет искренность, любовь, философия и никакого "экшена". Но пока что найти деньги на такую картину не представляется возможным...
НАТАЛЬЯ ЩЕРБАНЕНКО
Об авторе
Щербаненко Наталья Юрьевна
В 1994 закончила факультет журналистики МГУ. 1995–1997гг. - "Общая газета", обозреватель отдела культуры. 1995-96гг. – пресс-секретарь "Избирательный блок Станислава Говорухина". 1996-1997гг. - пиар-директор телеканала СТС-Москва. 1997-2000гг. – специальный корреспондент утреннего канала "Навигатор", ТВЦ. С 1998 года регулярно публиковалась в журнале "Карьера". Последние несколько лет в журнале «Профиль» ведет рубрику "Вторая половина" – интервью с женами ньюсмейкеров. Для этого ходит в гости к сильным мира сего, видит больших политиков и бизнесменов в домашнем интерьере. В роли любящих и нежных мужей, пап и дедушек ей они нравятся гораздо больше, чем на трибуне.
| 
